Фурманов перевел взгляд на Чапаева.
- Орел, - сказал он, - только смотреть за ним надо. Г-говорят, заносит
его часто. Но б-бойцы его любят. П-понимают его.
Он кивнул на притихшую площадь, над которой разносились слова Чапаева:
- Только бы дело свое не посрамить - то-то оно, дело-то!... Как есть
одному без другого никак не устоять... А ежели у вас кисель пойдет - какая
она будет война?.. Надо, значит, идти - вот и весь сказ, такая моя
командирская зарука... А сейчас комиссар говорить будет.
Чапаев отошел от ограждения.
- Давай теперь ты, Петька, - громко велел он.
Я подошел к ограждению.
Было тяжело смотреть на этих людей и представлять себе мрачные маршруты
их судеб. Они были обмануты с детства, и, в сущности, для них ничего не
изменилось из-за того, что теперь их обманывали по-другому, но топорность,
издевательская примитивность этих обманов - и старых, и новых - поистине
была бесчеловечна. Чувства и мысли стоящих на площади были так же уродливы,
как надетое на них тряпье, и даже умирать они уходили, провожаемые глупой
клоунадой случайных людей. Но, подумал я, разве дело со мной обстоит иначе?
Если я точно так же не понимаю - или, что еще хуже, думаю, что понимаю -
природу управляющих моей жизнью сил, то чем я лучше пьяного пролетария,
которого отправляют помирать за слово "интернационал"? Тем, что я читал
Гоголя, Гегеля и еще какого-нибудь Герцена? Смешно подумать.
Однако надо было что-то сказать.
- Товарищи рабочие! - крикнул я. - Ваш комиссар товарищ Фурманов
попросил меня быть покороче, потому что сейчас уже начнется посадка. Я
думаю, что у нас еще будет время для бесед, а сейчас скажу вам только о том,
что переполняет огнем все мое сердце. Сегодня, товарищи, я видел Ленина!
Ура!
А жизнь - она бывает даже более фантастична:
В самом знаменитом эпизоде кинофильма "Чапаев" - психическая атака каппелевцев - есть сцена, в которой нелепые обормоты в неуставной одежде бегут в панике с холма при виде стройных офицерских рядов:
Это Самарский рабочий полк. Эпизод на самом деле имел место быть, только был еще более нелепым. Даже Фурманов, описывая его в своей книге, сгладил углы, чтобы не словить обвинения в излишней карикатурности.
Полк на самом деле не драпанул, а проспал атаку белых - те спокойно прошли мимо позиции на холмах, с которой идеально просматривалась вся местность вокруг. Проспали белых в прямом смысле слова и останавливали атаку противника другие люди.
Самарский рабочий полк был набран весной 1919 года по "профсоюзной мобилизации", когда гребли по сусекам неликвид, лишь бы заткнуть бреши на Восточном фронте. В полк удалось набрать около 300 человек. На первом построении полка при команде: "строевые, три шага вперед", вперед вышло 20 человек. Сколиоз, плоскостопие и косоглазие в Самарском рабочем полку за пороки не считались. Обмундирование почти всем пришлось не по размеру. При торжественном параде в Самаре, на котором Троцкий провожал полки на битву с Колчаком, Самарский рабочий полк от позора убрали в первую (дальнюю) линию оцепления.
При выступлении на фронт Самарский рабочий полк влили в качестве 3-го батальона в 220-й Иваново-Вознесенский стрелковый полк, где комполка Мухин самарцев иначе как "уродами" не называл.
В походном и бытовом плане пришитый батальон представлял собой более чем плачевное зрелище, но в бою вел себя храбро - бойцы тупо не понимали что происходит, позиций не сдавали, стреляли в заданном направлении и несли нелепые потери.
Реальное, описанное Фурмановым сражение происходило под Бугульмой. Накануне замеса Самарский рабочий полк (он же 3-й батальон 220-го полка) совершил длительный плоскостопый марш по пересеченной местности. Бойцы поголовно сбили ноги, страшно измучились и потеряли где-то в обозах свою кухню. Заняв позиции за холмами, полк выставил на их вершинах боевое охранение, которое проверил сам Чапаев. Как только Чапаев уехал, бойцы доели крошки из карманов и тут же уснули мертвым сном. Не мог уснуть только один боец охранения - слишком сильно болели мозоли. Он сидел на гребне холма, тер ноги и смотрел на поле.
Беда была в том, что у бойца зрение было -9,5, а очки ему нашлись только на -6 и одно из стекол было треснуто.
Этим единственным дозорным полка был будущий академик АН СССР Михаил Николаевич Тихомиров, который оставил замечательные воспоминания "Самара в моей жизни (1919-1923 гг.)", Издательство "Самарский университет", 1994.